Неточные совпадения
«Сим
честь имею известить вас, милостивый
государь мой, что приятель ваш, у меня
в доме проживавший студент, г. Авенир Сорокоумов, четвертого дня
в два часа пополудни скончался и сегодня на мой счет
в приходской моей церкви похоронен.
—
Государь, — ответил Стааль, — пощадите мои седые волосы, я дожил до них без малейшего пятна. Мое усердие известно вашему величеству, кровь моя, остаток дней принадлежат вам. Но тут дело идет о моей
чести — моя совесть восстает против того, что делается
в комиссии.
Притом я, по имени оных бедных, имею
честь выразить вам, милостивый
государь, весьма искреннюю признательность о ваших сочувствии и пожертвовании дружественной вашей соседней нации вещами, которые здесь для них столь важны, об этом я вполне уверен, что всегда остаются
в них доброй памяти.
Государь Александр Павлович сказал: «Выплатить», а сам спустил блошку
в этот орешек, а с нею вместе и ключик, а чтобы не потерять самый орех, опустил его
в свою золотую табакерку, а табакерку велел положить
в свою дорожную шкатулку, которая вся выстлана перламутом и рыбьей костью. Аглицких же мастеров
государь с
честью отпустил и сказал им: «Вы есть первые мастера на всем свете, и мои люди супротив вас сделать ничего не могут».
— Но нас ведь сначала, — продолжала Юлия, — пока вы не написали к Живину, страшно напугала ваша судьба: вы человека вашего
в деревню прислали, тот и рассказывал всем
почти, что вы что-то такое
в Петербурге про
государя, что ли, говорили, — что вас схватили вместе с ним, посадили
в острог, — потом, что вас с кандалами на ногах повезли
в Сибирь и привезли потом к губернатору, и что тот вас на поруки уже к себе взял.
— Что-с? — крикнул грозно Слива, но тотчас же оборвался. — Однако довольно-с этой чепухи-с, — сказал он сухо. — Вы, подпоручик, еще молоды, чтобы учить старых боевых офицеров, прослуживших с
честью двадцать пять лет своему
государю. Прошу господ офицеров идти
в ротную школу, — закончил он сердито.
— Мне, милостивый
государь, чужого ничего не надобно, — продолжала она, садясь возле меня на лавке, — и хотя я неимущая, но, благодарение богу, дворянского своего происхождения забыть не
в силах… Я имею счастие быть лично известною вашим папеньке-маменьке… конечно, перед ними я все равно, что червь пресмыкающий, даже меньше того, но как при всем том я добродетель во всяком месте, по дворянскому моему званию, уважать привыкла, то и родителей ваших не
почитать не
в силах…
— Ваша — это не значит — твоя. Ваша или ваш — это только условное и не очень почтительное сокращение обычного окончания письма. Занятые люди нередко, вместо того чтобы написать: «теперь, милостивый
государь мой, разрешите мне великую
честь покорнейше просить Вас увериться
в совершенной преданности, глубоком почтении и неизменной готовности к услугам Вашим покорнейшего слуги Вашего…» Вместо всей этой белиберды канцелярской умный и деловитый человек просто пишет: «Ваш Х.», и все тут.
Потому, когда я пожаловался на него,
государь чрезвычайно разгневался; но тут на помощь к Фотию не замедлили явиться разные друзья мои: Аракчеев [Аракчеев Алексей Андреевич (1769—1834) — временщик, обладавший
в конце царствования Александра I
почти неограниченной властью.], Уваров [Уваров Сергей Семенович (1786—1855) — министр народного просвещения с 1833 года.], Шишков [Шишков Александр Семенович (1754—1841) — адмирал, писатель, президент Российской академии, министр народного просвещения с 1824 по 1828 год.], вкупе с девой Анной, и стали всевозможными путями доводить до сведения
государя, будто бы ходящие по городу толки о том, что нельзя же оставлять министром духовных дел человека, который проклят анафемой.
— Да кому ж она люба, батюшка-государь? С того часу, как вернулися мы из Литвы, всё от нее пошли сыпаться беды на боярина моего. Не будь этих, прости господи, живодеров, мой господин был бы по-прежнему
в чести у твоей царской милости.
—
Государь, возьми назад свое слово! Вели меня смерти предать!
В голове моей ты волён, но
в чести моей не волён никто!
— Боярин, — ответил Вяземский, — великий
государь велел тебе сказать свой царский указ: «Боярин Дружина! царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси слагает с тебя гнев свой, сымает с главы твоей свою царскую опалу, милует и прощает тебя во всех твоих винностях; и быть тебе, боярину Дружине, по-прежнему
в его, великого
государя, милости, и служить тебе и напредки великому
государю, и писаться твоей
чести по-прежнему ж!»
— Да что, батюшка, больше продолжать, когда вся уж
почти моя сказка и рассказана. Едем мы один раз с Марфой Андревной от Иверской Божией Матери, а генеральша Вихиорова и хлоп на самой Петровке нам навстречу
в коляске, и Метта Ивановна с ними. Тут Марфа Андревна все поняли и… поверите ли,
государи мои, или нет, тихо, но горько
в карете заплакали.
— Нет-с, что вы, батушка, что вы? Как же можно от ласк
государя кричать? Я-с, — заключил Николай Афанасьевич, — только как они выпустили меня, я поцеловал их ручку… что счастлив и удостоен
чести, и только и всего моего разговора с их величеством было. А после, разумеется, как сняли меня из-под пальмы и повезли
в карете домой, так вот тут уж я все плакал.
Таково, милостивые
государи, значение труда
в общей государственной системе, и я совершенно счастлив, что имею
честь объяснять это перед вами, как перед естественными его представителями.
Не знаю, как он был родня нашему бессмертному Суворову, но
в переписке Куролесова я нашел несколько писем гениального полководца, которые всегда начинались так: «Милостивый
государь мой, братец Михаил Максимович» и оканчивались: «С достодолжным почтением к вам и милостивой государыне сестрице Прасковье Ивановне,
честь имею быть и проч.».
— Только прошу не думать о Любонькиной руке, пока не получите места. После всего советую,
государь мой, быть осторожным: я буду иметь за вами глаза да и глаза. Вам
почти и оставаться-то у меня
в доме неловко. Навязали и мы себе заботу с этой Любонькой!
Он снесся, с кем нужно было,
в Петербурге и, получив уведомление, что
государь удостоит
чести принять от дворян бал
в их дворянском собрании, считал это дело налаженным как нельзя лучше и хлопотал только о том, чтобы бал был достоин места, где дается, и высокого гостя,
в честь которого он готовится.
Почти семидесятилетний старик, с красивыми седыми волосами на висках, с несколько лукавой кошачьей физиономией и носивший из всех знаков отличия один только портрет покойного
государя […покойного
государя — императора Николая I (1796—1855).], осыпанный брильянтами, Михайло Борисович
в молодости получил прекрасное, по тогдашнему времени, воспитание и с первых же шагов на службе быстро пошел вперед.
Наши войска
почти без всякого сопротивления заняли Вильну, и вскоре потом исполнились слова русского
государя: ни одного вооруженного врага не осталось
в пределах его царства.
Иван Иванович если попотчивает вас табаком, то всегда наперед лизнет языком крышку табакерки, потом щелкнет по ней пальцем и, поднесши, скажет, если вы с ним знакомы: «Смею ли просить,
государь мой, об одолжении?»; если же незнакомы, то: «Смею ли просить,
государь мой, не имея
чести знать чина, имени и отчества, об одолжении?» Иван же Никифорович дает вам прямо
в руки рожок свой и прибавит только: «Одолжайтесь».
— Милостивый
государь, — произнес, наконец, наш герой, стараясь говорить
почти шепотом и не глядя на своего приятеля, — мы, кажется, идем по разным дорогам… Я даже уверен
в этом, — сказал он, помолчав немножко. — Наконец, я уверен, что вы меня поняли совершенно, — довольно строго прибавил он
в заключение.
— Нет; но я сам
почел себя обязанным дать ему это удовлетворение, и, разумеется, барон остался доволен. Мы расстаемся, милостивый
государь. Вам следует дополучить с меня эти четыре фридрихсдора и три флорина на здешний расчет. Вот деньги, а вот и бумажка с расчетом; можете это проверить. Прощайте. С этих пор мы чужие. Кроме хлопот и неприятностей, я не видал от вас ничего. Я позову сейчас кельнера и объявлю ему, что с завтрашнего дня не отвечаю за ваши расходы
в отеле.
Честь имею пребыть вашим слугою.
— Да что, батушка, продолжать, когда вся уж
почти моя сказка и рассказана. Едем мы один раз с Марфой Андревной от Иверской божией матери, а генеральша Вихиорова и хлоп на самой Петровке навстречу
в коляске, и Метта Ивановна с ними. Тут Марфа Андревна все поняли и… поверите,
государи мои, или нет… тихо, но прегорько
в карете заплакали.
И такое,
государь, заведенье у него было, — продолжал он, обращаясь ко мне, — жил он тоже бобыльком, своим домком,
в избушке, далече от селенья,
почесть что на поле; и все калитка назаперти.
«Извините, — говорю, — милостивый
государь, у меня, слава моему создателю, пока еще на плечах не чердак, а голова, и не сено
в ней, а то же самое, что и у всякого человека,
чту богом туда приназначено».
— Конечно, я… впрочем, я майор. Мне ходить без носа, согласитесь, это неприлично. Какой-нибудь торговке, которая продает на Воскресенском мосту очищенные апельсины, можно сидеть без носа; но, имея
в виду получить… притом будучи во многих домах знаком с дамами: Чехтарева, статская советница, и другие… Вы посудите сами… я не знаю, милостивый
государь… (При этом майор Ковалев пожал плечами.) Извините… если на это смотреть сообразно с правилами долга и
чести… вы сами можете понять…
Смотритель(подходя, сердито).Вы прежде извольте просмотреть книгу. Вот изволите видеть, —
почта восемь лошадей
в пять часов двадцать три минуты, теперь-с всего девять, не воротились. Полковник с женой — шесть лошадей
в шесть часов семнадцать минут. Извольте смотреть: комплект — тридцать шесть лошадей. Так вот-с, милостивый
государь, прежде посмотреть надо-с и потом дрянными людьми называть тех, кто, может, получше вас, — так-то-с.
Три года, милостивые
государи, тому назад я имел
честь быть вами избран
в директоры!
К общему изумлению,
почти испугу,
в ту же минуту Шишков открыл глаза и довольно твердым голосом сказал: «Благодарю
государя!
Миллер тоже укрепил своего батальонного командира отважиться на то, чтобы ехать немедленно к Кокошкину и довериться его великодушию и его «многостороннему такту», который, вероятно, продиктует генералу, как вывернуться из этого досадного случая, чтобы не ввести
в гнев
государя, чего Кокошкин, к
чести его, всегда избегал с большим старанием.
— Милостивый
государь, вы
почти забываетесь! — закричал господин
в енотах
в отчаянии.
Итак, милостивые
государи, — торжественно подняв бокал и обтерев на лбу обильный и крупный пот, заключил оратор, — скажем наше доброе русское спасибо тому доблестному мужу, который мощною рукою сумеет водворить порядок, тишину и спокойствие
в нашей взволнованной местности, коей
почти еще только вчера угрожала столь страшная опасность!
Маленький, худенький, желчного вида человечек с козлиной бородкой ждал их уже
в зале, просторной,
почти пустой комнате с деревянными скамейками вдоль стен, с портретом
Государя Императора на стене и с целым рядом поясных фотографий учредителей и попечителей приюта.
В одном углу залы стоит большой образ с теплющейся перед ним лампадой, изображение Христа Спасителя, благословляющего детей.
В другом небольшое пианино.
Как ни блистательно было предложение, сделанное мне богатейшим и могущественнейшим
государем Азии, но как я должна бы была,
в случае согласия, отречься от Христа и православной веры, к которой принадлежу с рождения, то и отказалась от сделанной мне
чести.
Я, милостивый
государь, не имею
чести знать вашего имени и отчества, получаю без малого две тысячи
в год-с, состою
в чине статского советника, а курю табак второго сорта и не имею лишнего рубля, дабы купить себе минеральной воды Виши, прописанной мне против печеночных камней.
Твой отец был обласкан
Государем, я имела
честь представляться Императрице, ты получил свое воспитание между лучшими русскими и грузинскими юношами и только
в силу своего упрямства ты зарылся здесь,
в глуши и не едешь
в северную столицу.
— Теперь вы слышали? — продолжала Нашатырина, обращаясь к хозяину. — И это, по-вашему, ничего? Я, милостивый
государь, полковница! Муж мой воинским начальником! Я не позволю, чтобы
почти в моем присутствии какой-нибудь извозчик говорил такие мерзости!
Я позволю себе сделать маленькое сообщение об одном причудливом кристалле, открытие которого
в недрах русских гор связано с воспоминанием об усопшем
государе Александре Николаевиче. Дело идет о красивом густо-зеленом драгоценном камне, который получил название «александрит»
в честь покойного императора.
Спешим оговориться, что обращение графа с остальными его дворовыми, а также и его подчиненными, ни чем не разнилось вообще от обращения помещиков и офицеров того времени, и если рассказы о его жестокостях приобрели
почти легендарную окраску, то этим он обязан исключительно тому, что
в течение двух царствований стоял одиноко и беспартийно вблизи трона со своими строгими требованиями исполнения служебного долга и безусловной честности и бескорыстной преданности
государю.
— Скажи, добрый Захарий, что я счастлив… как можно быть только счастливому на земле. Передай ей все, что ты обо мне знаешь, и любовь мою к Анастасии, и согласие ее отца, и милости ко мне русского
государя.
В довольстве,
в чести, любим прекрасною, доброю девушкою, под рукою и оком божьим — чего мне недостает! Да, я счастлив. Сказал бы вполне, да только мне недостает присутствия и благословения матери! Попроси, чтобы она довершила мое благополучие, приехала хоть взглянуть на мое житье
в Москве.
— «Мы, бедные и опальные казаки, угрызаемые совестью, шли на смерть и присоединили знаменитую державу к России во имя Христа и великого
государя навеки веков, доколе Всевышний благословит стоять миру. Ждем твоего указа, Великий
Государь и воевод твоих, сдадим им царство Сибирское без всяких условий, готовые умереть или
в новых подвигах
чести, или на плахе, как будет угодно тебе, великий
государь, и Богу».
И было над чем: он уверил Фридерика, что Иоанн, хотя и
государь сильный, богатый,
почтет, однако ж, за милость, если император немецкий пожалует его
в короли.
— Впрочем, — продолжал Дмитревский, не заметив этой улыбки, — это не первый случай такого быстрого повышения при нынешнем
государе. Граф Растопчин и сам получил
почти также все свои чины, хотя и не с такою скоростью. Павел Петрович
в первые дни своего царствования сказал ему...
В это же время
государь повелел воздвигнуть
в Петербурге монумент
в честь Суворова. Награды сыпались за наградами на войска и на самого Суворова. Великий князь своею замечательною храбростью, распорядительностью и хладнокровием
в боях заслуживал не только похвал, но и удивления Суворова и получил титул «цесаревича». Все генералы были щедро награждены. Не забыты и остальные участники швейцарского похода.
Похороны были назначены на 11 мая, но
государь приказал их перенести на 12 число, военные
почести отдать покойному по чину фельдмаршала, а тело предать земле
в Александро-Невской лавре. Главным распорядителем был Хвостов. Погребальная церемония была богатая, и обошлась наследникам Суворова больше 20 000 рублей. Войска
в погребальную церемонию были назначены, кроме одного военного полка, не гвардейские. Объяснили это тем, что гвардия устала после недавнего парада.
Военная
почесть, о которой император упоминал
в письме, состояла
в том, что
государь повелел гвардии и всем российским войскам отдавать Суворову, даже
в присутствии своем, все воинские
почести, отдаваемые особе его императорского величества.
Знаменитые юристы галльские,
в том числе сам Христиан Томазиус [Томазиус Христиан (Томазий) (1655–1728) — немецкий философ и юрист.], это солнце правоведения, и, наконец, лейпцигская судейская палата решили до меня чудесный казус, постигший именованную особу, то есть: имел ли право верноподданный его величества желать сохранить себе жизнь и
честь, отнимаемые у него высшим приговором, и предложить свое служение другому
государю и стране? был ли приговор шведского суда справедлив и прочее?
Императрица Мария Федоровна и великие княгини со свитою уехали из Москвы ранее
государя, прямо
в Петербург, и не присутствовали на последнем балу, данном дворянством
в честь своего
государя, Таких балов и празднеств был целый ряд.
С кем имею
честь говорить?» — «Вы, милостивый
государь, — сказал незнакомец, — если не ошибаюсь, господин цейгмейстер Вульф, — находитесь действительно
в лесу и
в анатомическом театре вашего покорнейшего слуги, доктора медицины Блументроста.